Мы встретились с председателем Верховной Рады Андреем Парубием в пятницу пленарной недели. Той недели, когда депутаты приняли в первом чтении проект бюджета на 2019 год, решили передать Андреевский собор Константинополю и не смогли снять неприкосновенность с нардепов Александра Вилкула и Дмитрия Колесникова. Хотя говорили не только о голосованиях, актуальных для нынешней сессии, но и о вещах, которые не решаются годами: от ограничения неприкосновенности и кнопкодавства до закона об оппозиции и мелких нарушениях регламента.
«Своих не сдаем – это принцип не высшего законодательного органа страны. Это принцип Cosa Nostra»
В августе Вы пообещали, что одним из первых вопросов, который будет поставлен осенью на голосование, будет реформирование избирательной системы. Почему этот вопрос до сих пор не ставится?
Просто нет решения комитета. Я буквально час назад говорил с Черненко. Я понимаю, что очень много правок: 4400. Но было лето, была осень ... Я действительно планировал, что в октябре на второй неделе мы уже сможем пройти эти правки. Они прошли только чуть больше половины.
Хотя я понимаю, что когда я говорю с Черненко (Александр Черненко – член фракции БПП, член комитета ВРУ по вопросам правовой политики и правосудия – ред.), С Русланом Сидоровичем (член фракции «Самопомич», член комитета ВРУ по вопросам правовой политики и правосудия – ред.) – это же профессиональные порядочные люди ... И им нельзя ни в коей мере не доверять. Они говорят: это огромная работа, мы много положений дорабатываем, вводим в тело закона, чтобы это был качественный документ, качественный кодекс.
Я опасаюсь сейчас датами говорить. Потому что опять же: это некорректно говорить датами. Я могу сказать только то, что сделаю все возможное для его максимального ускорения.
Понимаю, что рассмотрение в зале со всеми правками может занять целую неделю, а может и до двух недель. Хотя, опять же, на недавнем совещании с председателями фракций мы договорились, чтобы они проговорили со своими членами фракций. Чтобы не было такого массового настаивания на поправках. Чтобы это не растянулось на недели. Я убедил всех: это никому не выгодно. Потому что две недели рассмотрения поправок – это большое количество непринятых законов, большое количество нерассмотренных законопроектов. И все председатели фракций пообещали, что будут максимально работать со своими народными депутатами, чтобы не было настаивания на каждой правке, чтобы этот процесс не был двухнедельным.
Хотя я понимаю, что это невозможно за день: два-три-четыре дня... Мы так предварительно договорились, – все в этом солидарны оказались – чтобы этот процесс максимально ускорить.
Актуальный вопрос на этой неделе по поводу снятия неприкосновенности. Речь идет о нардепах Вилкуле и Колесникове. У многих есть претензии к тому, что настолько важный вопрос поставили на голосование, когда физически многие депутаты отсутствовали.
Кто такое говорил? Впервые такое слышу.
Это очень интересная мысль. А они не задавали вопрос, что, возможно, поэтому людей и было мало, что эти вопросы были на повестке дня?
Повестка дня формируется в течение недели, проговаривается предварительно за неделю до начала сессии. Кроме того Согласительного совета, который мы видим каждый понедельник, у нас в четверг есть Согласительный совет, где с представителями фракции обсуждается фактически вся повестка дня. И то, что в понедельник мы уже видим, это уже обсуждено, согласовано на экспертном уровне.
После того, как регламентный комитет признает законным представление и внесет свой вывод, у меня есть только 7 дней, чтобы поставить этот вопрос на голосование. Комитет подал соответствующий вывод в среду, 10 октября. То есть, вторник, 16 октября – вообще был фактически единственный и лучший день, когда можно было выносить этот вопрос в сессионный зал.
Я настаивал на том, чтобы эти вопросы по неприкосновенности были не спрятаны в конец дня, а первыми вопросами были поставлены. То есть, всех проинформировали: с четверга это было на сайте. Кроме того, первая половина дня во вторник – это едва ли не лучшее время для любого голосования. Я уверен, что многих людей и не было потому, что они хотели спрятаться от этой проблемы.
Я вообще считаю, что это голосование было стыдом для украинского парламента. Мне было стыдно за позиции, которые начали выражать некоторые депутаты, по поводу того, достаточно ли или недостаточно доказательств. Я говорил: ребята, вы тогда наденьте мантии и придите сюда. Скажите, что вы судьи. Или пойдите в прокуратуру.
Верховная Рада Украины не имеет полномочий определять состав вины. У Верховной Рады Украины только одно полномочие – увы, до сих пор еще актуальное – позволить правоохранительным органам проводить следственные действия против любого депутата. И когда некоторые коллеги начали выходить и говорить с юридическими справками, есть вина или нет вины, то я говорил: вы не суд и не прокуратура, вы должны просто позволить правоохранительным органам проводить все эти следственные действия.
И, к сожалению, эти голосования дали очень плохую тенденцию: тенденцию к корпоративному духу «своих не сдают».
Нет такого. Я не понимаю самой той психологии, самой атмосферы. А если в зале будет убийца? А если в зале будет маньяк? И это «своих не сдают» – это, простите, принцип не высшего законодательного органа страны. Это принцип Cosa Nostra и мафии. К сожалению, то голосование было большим ударом по украинскому парламенту в целом.
«Это дает нам возможность на следующей сессии проголосовать за ограничение депутатской неприкосновенности в целом»
Что касается общего ограничения депутатской неприкосновенности. Конституционный суд дал свое заключение после первого чтения ...
И замечания.
И замечания... Почему проект направлен снова в комитет, а не на второе чтение? Таким образом, депутаты могут снова вносить правки и после этого будут снова вынуждены возвращать текст проекта в Конституционный суд?
Смотрите, в чем вопрос. Есть два закона, они посылаются в Конституционный суд. У суда есть два варианта: первый – сказать «окей, они хорошие», второй – суд может дать предостережение в отношении тех законопроектов. Вот, к сожалению, в том случае суд дал предостережение.
Фактически в тот момент комитет должен эти предостережения имплементировать в теле закона через правки. Парламент может оба закона дальше отправить на доработку. Но в данном случае парламент поддержал один законопроект – и я считаю этот путь более эффективным, так как два законопроекта на идентичную тему рассматривать было бы сложно – и фактически на базе того законопроекта, который отправлен в комитет, комитет, учитывая замечания, которые дал Конституционный суд, должен доработать, вновь дать суду и сказать: «Мы учли то, что вы нам рекомендовали?». Они говорят: «Да, вы учли, этот текст хороший» и тогда он уже ставится на голосование в зале.
Таким образом, в течение этого созыва вообще нереально ограничить неприкосновенность.
Почему? Совершенно.
Это же время…
В этом постановлении сроки описаны.
Я сначала критически к этой идее отнесся также. Но я понял, что, не учтя замечания Конституционного суда, мы рискуем, что законопроект, в принципе, не будет иметь перспектив.
В постановлении прописаны сроки: проголосовать мы должны до Нового года. То есть, эта коммуникация «комитет-суд-парламент», я надеюсь, должна состояться в нынешнем году. Это дает нам возможность на следующей сессии проголосовать в целом.
Вывод Конституционного суда должен быть в 2018?
Надеюсь, до Нового года возможно это сделать. То есть, по предварительному расчету до Нового года возможно это сделать. Чтобы дать повторно и уже учесть поправки Конституционного суда, что дает нам возможность уже весной выйти на окончательное решение.
Я думаю, что накануне выборов будет гораздо легче это решение принять, когда все будут в избирательной кампании и в коммуникации с избирателями. А для меня однозначно, что в этом случае позиция граждан является определяющей. Поэтому когда говорят, что это будет преследование оппозиции или что-либо другое, я говорю им, что слишком большой спрос в обществе.
Я могу ваши аргументы слышать: могу их понимать, могу не понимать. Но спрос высокий и мы должны на него ответить.
Вы заявляли, что будете ставить на переголосование инициативы, принятые с фактами кнопкодавства. Были случаи, когда Вы действительно так делали. Но были ситуации, когда к Вам обращались с подтверждением фактов неперсонального голосования, и, несмотря на это, на переголосование законопроект Вы не выносили. Речь идет, в частности, о принятии так называемой судебной реформы, закона о валюте, санкций против двух телеканалов ... Вроде есть обещание, есть добрая воля с Вашей стороны, но складывается впечатление, что в некоторых случаях соблюдение регламента не столь важно, как политическая целесообразность принятия определенных решений.
Это только впечатление. Я, кстати, напомню: с первой минуты, как стал председателем Верховной Рады, я так и делал.
Голосуется программа правительства. Из зала подходят, подносят видео и говорят, что было неперсональное голосование. Я отменяю результат голосования – ставлю еще раз. Говорят, депутаты разошлись. Так соберите депутатов! Я – председатель Верховной Рады, имею право сделать порядок. Верните, где бы они ни были, пусть приезжают. Голосовать будем, когда будет достаточное количество людей.
В первый же день. С первой минуты.
И когда мне во время голосования приносят фактаж и говорят, что голосование было неперсональное, каждый раз я ставлю на переголосование.
И есть другая вещь, регламентная вещь. Когда мы перешли на рассмотрение следующего вопроса и мне приносят видео или просто говорят о таких фактах – с того момента я уже не имею права этого делать. Согласно регламенту, когда я объявил: «решение принято», только через регламентный комитет может действовать процедура. То есть, к моменту голосования до момента слов «решение принято» я могу поставить на переголосование, если ко мне подошли и дали фактаж. Вот и вся разница между этими случаями.
Во всех случаях, когда мне сообщали о нарушениях во время голосования, я ставил на голосование. И это было в очень принципиальных вопросах – не только программа правительства. Я помню, это были два МВФовских закона, это были законы по евроинтеграции. Я отменял результаты голосования и ставил на переголосование. У меня очень прозрачная и четкая позиция.
Когда я вошел в рассмотрение следующего законопроекта, у меня уже нет таких полномочий.
И ни разу не было переголосования после слов «решение принято»?
Ни разу не было.
Такого не может быть. У меня есть очень профессиональные юристы, а я со своими юристами работаю очень плотно. Они мне однажды объяснили, что это невозможно: процедуры не существует другой.
Если вы уже заговорили о нарушении регламента, можем проанализировать другую ситуацию. Вносится законопроект Вашего авторства об изменении количества членов ЦИК и на следующий день он уже голосуется. Депутаты не имели возможности подать альтернативные законопроекты. Поскольку народный депутат, согласно Конституции, имеет право законодательной инициативы, следовало бы дать время другим внести альтернативные законопроекты. Почему так быстро решили голосовать? Здесь снова речь идет о политической целесообразности?
Речь идет о законопроекте, где была изменена одна цифра: 15 на 17. То есть, фактически не предлагалось изменений к смысловым положениям закону о ЦВК, к которым можно было бы предлагать альтернативу – менялась только цифра, которая определяла количество членов ЦВК.
То, что Верховная Рада рассматривала его на второй день – это воля и решение Верховной Рады, я поставил предложение внести его в повестку дня, чтобы рассмотреть.
А политически... Вы знаете, какие условия. Оно зашло в клинч. Оно могло продолжаться бесконечно, и оно продолжалось бесконечно: кто-то должен был взять на себя ответственность.
Вы говорите, что моего авторства: да, моего авторства. Потому что никто не хотел подписывать: все хотели наблюдать со стороны за тем, как оно закончится. А у меня накануне голосования появилось довольно глубокое убеждение, что есть определенные силы, которые хотели бы оставить старый ЦИК к выборам: и парламентским, и президентским. И фактически это был единственный способ разрубить гордиев узел и я предложил Верховной Раде поступить таким образом, через этот закон.
Подчеркиваю, это одна цифра. Нет никаких содержательных изменений: полномочий Центральной избирательной комиссии, полномочий членов или их взаимоотношений. Это только одна цифра. Далее было решение зала.
Единственное, можно сказать, «нарушение» в том, что не было первого и второго чтения. Но опять же – о чем я говорил с юристами – между первым и вторым чтением могут быть изменения внесены только к тому, что предлагают эти изменения: то есть, только к цифрам 15-17. Второе чтение в данных случаях фактически не может внести какие-либо другие изменения, кроме изменения цифр.
Я предложил залу голосовать. И комитет так же, собственно, предложил. Все решения, которые я ставлю, я ставлю только по решению комитета. В данном случае я считаю, что предложил правильно. С точки зрения политической – однозначно правильно, потому что мы сегодня имеем новую ЦИК, которая работает.
И для меня было большой гордостью, что первым решением было подтверждение проведения выборов в ОТО. Когда предыдущий состав отменил (9 августа 2018 ЦИК отказался назначать выборы на осень – ред.) – это было, конечно, признаком того, что становится опасным, когда органы, полномочия которых иссякли, продолжают действовать.
Поэтому да, это была моя политическая воля.
«Сейчас идет подготовка к переоборудованию комитетов, перестройка IT-стратегии, переоборудование всех входов в помещение»
Мы говорили с Вами о кнопкодавстве. Идея сенсорной кнопки еще актуальна или отказались от нее уже?
Мы проводим сейчас очень серьезную программу по электронной карточке. Мы взяли пример Европарламента, как там эту проблему решают.
Сенсорная кнопка – это один из способов и вариантов. Но на собрании все главы фракций пришли к пониманию, что электронная карта, которая была предложена – это наиболее эффективный способ.
Ее преимущество в том, что она является персональной и не может быть передана никому, потому что в ней будет и вход в зал Верховной Рады, и вход в комитет, и голосование на комитете, и голосование в зале, и еще, извините, заработная плата. То есть, это фактически твоя карточка, которую нельзя будет передавать, которую нельзя иметь такими пачками: вставлять и голосовать. Банально человек не сможет ни войти, ни выйти из зала, если он свою карточку отдаст.
Поэтому мы взяли пример Европарламента. Совместно с ними разработали стратегию: она уже фактически утверждена. Сейчас уже идет подготовка к этому, поскольку речь идет о переоборудовании и комитетов, и самой перестройки IT-стратегии, переоборудовании всех входов в помещение.
Скажу откровенно, это не будет быстро. Надеюсь, в следующем году, но не буду говорить в детальных сроках и обещать. Мы планируем следующим летом завершить переоборудование, а осенью – в последние два месяца работы парламента этого созыва – ввести как пилотный проект, чтобы следующий созыв уже мог заработать без каких-либо трудностей и проблем.
То есть, этот вопрос не забыт, он актуален, он реализуется. Я надеюсь только, чтобы мы технически успели осуществить все это переоборудование. Новая IT-стратегия в целом выводит парламент на новый и качественный уровень, поскольку речь идет не только об электронной карточке, но и о ряде других элементов и коммуникаций, в частности, электронной документации в парламенте. Этот вопрос на контроле и он находится в состоянии технической реализации.
Есть ли шанс на нравственное взросление нардепов? Как вообще продвигается работа над Кодексом депутатской этики?
Есть рабочая группа, которая работает над этим. Это не документ для голосования – это атмосфера и это определенные ценности, которые пропагандируются.
Я делаю много возможного для того, чтобы это происходило и в зале. Я задал недавно вопрос председателям фракций: а вспомните, – говорю, – когда в последний раз в Верховной Раде была драка? И Вы вспомните, когда в последний раз в этом парламенте была драка. Когда в последний раз фракция была лишена права голоса? Когда в последний раз в парламенте был лишен автор правки возможности отстоять свою позицию?
Я считаю, что это тоже большая часть того, что мы, собственно, называем этикой. Когда в последний раз Вы почувствовали какие-то грубые перепалки депутатов между собой?
В последний раз совсем недавно был пример депутатского замечания в сторону журналиста. Неэтичного.
Конечно. Но я сейчас говорю о зале Верховной Рады и о том, что вопросы этики и вопросы культуры невозможно проводить законом. Написать закон «будь вежливым»?
Это – атмосфера, которую надо культивировать.
Мне представляется тот факт, что на пленарных заседаниях уже в течение длительного времени – более двух лет – мы не видим тех грубых сцен, с которыми все время ассоциировался парламент, это о чем-то говорит.
А я просто Вам напомню, когда полгода был забаррикадирован парламент с шариками «НАТО – нет». Парламент просто не действовал. Когда депутатов калечили в зале ... У меня трижды было сотрясение мозга, сломаны ребра, сломан нос дважды был. Я напомню Харьковские соглашения, я напомню языковые законы ... И редко был день, когда не была заблокирована трибуна.
Это было не в другом мире, не на другой планете – это было несколько лет назад у нас в стране.
И я говорю не о том, как все хорошо. Нет, не о том. И я не о том говорю, что этический кодекс – это дело близкого будущего: это длительный процесс, который состоит из определенных элементов, определенных шагов.
Прежде всего, чтобы парламент отвечал общепринятым европейским нормам в плане дискуссии, в плане компромисса, в плане консенсуса. Чтобы не драками и не переламыванием стульчиками голов друг другу решались вопросы. И не голосованиями с руки, как это было 16 января. Чтобы это было в ходе дискуссии в парламенте.
И мне очень приятно, что когда кто-то из депутатов поступает неадекватно, как мы это видели сегодня или вчера, группа депутатов выходит с осуждением такого действия. Когда была оскорблена женщина, к трибуне вышли около ста народных депутатов, которые заявили публично, что считают это неприемлемым. И это тоже элемент, собственно, парламентской культуры, которую не пропишешь нигде в законе.
«Как сегодня можно посадить «Самопомич» и «Оппозиционный блок» и сказать, определяйте, кто у вас будет лидер оппозиции?»
За четыре года Верховная Рада не смогла принять закон об импичменте президента, о временных следственных комиссиях ... Свидетельствует ли это о том, что в парламентско-президентской республике парламент свою функцию контроля не может выполнять должным образом?
Да нет. Вопрос контроля – это вопрос очень широкий. Например, Счетная палата – это один из ключевых элементов контроля парламентского. Наша Счетная палата такие отчеты дает, что некоторые органы исполнительной власти за голову хватаются. Она очень эффективно и действенно проводит мониторинг. Так же уполномоченный по правам человека – это тоже элемент контроля, как и еженедельное заслушивание правительства. Конечно, одним из элементов является ВСК.
Вопрос об импичменте президента – я Вам скажу свою личную позицию гражданина. Мне кажется, что во время войны и во время, когда президент одновременно является главнокомандующим, независимо от фамилии, эта раскрутка вопроса импичмента и закона о нем ослабляет украинские силы в целом. Я не считаю, что этот законопроект является одним из первоочередных. Я не говорю, что он не нужен, но не считаю, что он принадлежит к прерогативам.
К ВСК отношение другое. Я считаю, должен быть закон о ВСК. В свое время я поручил Оксане Сыроид, заместителю, заниматься этим вопросом. И на последних Диалогах Моне, которые были, я предложил, чтобы это было одной из тем нашего разговора и председатели фракций час отвели разговору, собственно, о ВСК.
Документ готовится юридическим управлением. Хотя есть зарегистрированных три, но мы готовим концепт, который будет всеми поддержан. Есть два риска в ВСК. В формате, который был у нас когда-то, это фактически был орган, который не имел никаких полномочий и очень часто использовался просто для пропаганды. Не для контроля. Нет, не для контроля.
Помню, я – секретарь СНБО. Создают депутаты ВСК по второму мая. Парубий. Второе мая. Все эти лживые истории: организовал убийства и все остальное...
Я в то время, вспоминаю, когда я работал секретарем СНБО, десять дней в Луганске дневал и ночевал, ведя переговоры с боевиками, требуя от них освободить Службу безопасности. Рейд Одесса, Николаев, Херсон, Днепропетровск, все области – я постоянно был в разъездах. А мне каждый день – сообщение «ВСК заседает, прошу прибыть и дать доклад». Если не каждый, то через день. Я понимаю, что это была попытка максимально сковать любое мою действие во время войны, когда перед страной такие вызовы стоят, когда я понимаю свою ответственность, и когда мне приходится организовывать ребят, добровольческие батальоны ...
Поэтому здесь надо действовать очень ответственно.
Во-первых, ВСК должна иметь больше полномочий гораздо, чем это было до сих пор. Чтобы это было так как в американском конгрессе мы видим. Когда она может иметь полномочия и вызвать свидетелей, и требовать ответа от любого чиновника.
И в то же время, во-вторых, регламентация создания любой ВСК должна быть более ответственной. 150 голосов должно оставаться, потому что это инструмент оппозиции. Но именно формирование и регламентация формирования ВСК должны быть более ответственными, чтобы не позволить превратить это в инструмент пропаганды, а не на самом деле парламентского контроля.
Мы обсудили концепт, все фракции сказали свои позиции к нему, сейчас юридическое управление готовит предложения, потому что есть три законопроекта. Я опять же не буду говорить сроки, но я настроен, чтобы мы смогли принять закон о временных следственных комиссиях в этой каденции. И я даже согласен на то, чтобы мы приняли его, а действовать он начал со следующего созыва, например. Чтобы никто не боялся, что во время выборов это будет политическим инструментом. Если это – элемент компромисса, если это элемент, который даст больше голосов, то я допускаю, что может быть такая форма.
Вы сказали, что закон об импичменте президента, возможно, не столь целесообразен сейчас, а как вы относитесь к тому, что закон об оппозиции должен существовать также?
Двояко отношусь. Я помню те времена, когда я в «Нашей Украине» и нам говорят: будет вам закон об оппозиции, вы вынуждены будете собраться, выбрать лидера оппозиции и определить структурные подразделения оппозиции. Я говорю: «Наша Украина» с коммунистами никогда и никак и при любых обстоятельствах не сядет выбирать какого-то руководителя оппозиции – такого быть не может.
Часто, когда говорят о законе об оппозиции, на самом деле речь идет о том, чтобы в парламенте были обеспечены одинаковые и равные права для всех фракций. Чтобы они могли эти права реализовывать.
У меня вопрос возникает: что иначе должно быть еще? Как сегодня можно, условно говоря, посадить «Самопомич» и «Оппозиционный блок» и сказать, что вы – оппозиция, определяйте, кто у вас будет лидер оппозиции? Определяйте, кто будет представлять ваши интересы?
Ну, эта норма ведь не является обязательной... Вот, например, Петр Порошенко в своей предвыборной программе еще в 2014 году обещал в первую очередь внести такой законопроект. Проект не внесен. Возможно, у Вас, как председателя парламента, есть намерение внести свой законопроект на эту тему.
Я такого никогда не обещал – это, во-первых.
И во-вторых, я считаю, что права оппозиции обеспечиваются тем, что есть равное право для всех. Доступ к выступлению, ко внесению альтернативных законопроектов. За время моего председательства каждая фракция имеет равный доступ к выступлениям. Слово, донесения слова, донесение позиции – это ключевая задача. И я могу сейчас сказать, что я гарантировал каждой фракции выступление по любому вопросу.
Внесение альтернативных законопроектов к любому закону – это также право оппозиции, чтобы выразить свою позицию. Да, возможно, альтернативный не найдет большинства голосов, потому что они – оппозиция.
Обеспечение равенства прав всех фракций – это то, что на самом деле и решает вопрос оппозиции. И если это подробнее продебатировать Вам бы это подтвердило много и юристов, и народных депутатов.
«Я поднял вопрос о том, чтобы Константинопольский патриархат имел свое представительство в Украине всегда»
Очень часто мы замечаем, что к выводам Главного научно-экспертного управления не прислушиваются и депутаты принимают решения, которые ГНЭУ не советует принимать. Почему так происходит? Вообще целесообразно ли содержать ГНЭУ, если такая ситуация?
Я скажу свое мнение: это субъективное впечатление. Много стереотипов таких пропагандируют, и оно становится как бы общим мнением. Как мысль о нарушении регламента. Где, в чем нарушение регламента?
Я приведу примеры. Летом голосовали погашение задолженности перед шахтерами ...
Нет, очевидно, что такие случаи есть. Я просто приведу Вам другие примеры. Закон об уголовных проступках. Вот он должен по плану стоять на эту среду (в повестке дня – ред.). Я сказал: ни один законопроект не появится в повестке дня без заключения юристов Аппарата. Вывод Главного юридического управления подготовлен, комитет с ним ознакомился, они попросили перенести момент рассмотрения законопроекта, чтобы учесть все предложения.
Как ГНЭУ, так и Главное юридическое управление дает профессиональные рекомендации, которые помогают в доработке закона, в его гармонизации с другим законодательством.
Второй пример. Вместо законопроекта об уголовных проступках, которые попросил комитет перенести, посмотрев замечания юристов, чтобы их учесть, мы рассматривали законопроект о банкротстве. И когда дошли до завершения фактически комитет обратился к залу с просьбой почти все предложения Главного юридического управления учесть в тело закона. Фактически все предложения юристов были учтены при принятии во втором чтении.
То есть, они действительно имеют рекомендательный характер. И, наконец, решение комитета носят рекомендательный характер. Конечно, Верховная Рада – это единственный орган, который принимает решение: он может прислушиваться к рекомендациям, может не прислушиваться. Но, как правило, прислушивается. Более того, очень часто выводы ГНЭУ становятся просто телом закона. Авторы видят полную логичность и просто теми же блоками, которыми ГНЭУ пишет «мы рекомендуем», вставляют в тело закона.
Поэтому в данном случае я могу только подчеркнуть высокий уровень профессионализма, высокий уровень компетентности и ГНЭУ, и Главного юридического управления Верховной Рады Украины. И сказать, что есть примеры, когда Верховная Рада не до конца прислушалась, но в большинстве случаев, когда рекомендации ГНЭУ позволяли делать гармоничное, слаженное и системное законодательство.
Вчерашнее голосование по Андреевскому собору. Управление вообще говорило, что парламент не должен вмешиваться в регулирование этого вопроса, потому что это ответственность правительства. Распоряжение объектами государственной формы собственности в соответствии с Конституцией Украины является полномочием Кабинета министров. Почему парламент в это вмешался?
Политическое решение.
Такой была наша договоренность, чтобы был высокий уровень легитимности. Понимаете?
Патриарх Варфоломей и Вселенская церковь в Константинополе пошли на шаги очень ответственные перед Украиной. Приняв решение об автокефалии, и практически продемонстрировав, что 300 лет назад состоялась аннексия украинской церкви, они, конечно, получили очень большой удар, предсказуемый, от России, от московского патриархата. И для них тоже важной является поддержка и Украинлй этого решения. И поэтому для них каждое решение имеет очень большое значение.
И наше решение два года назад, которое было, по поводу предоставления автокефалии. Тогда я поехал к патриарху, и мы с ним больше двух часов беседовали, очень долгий и обстоятельный разговор. И тогда я поднял вопрос о том, чтобы Константинопольский патриарх имел свое представительство в Украине всегда.
И если говорить так технически, юридически – конечно, это можно было решить решением Кабмина. Но решение Верховной Рады имеет гораздо более высокий уровень защиты ответственности и, скажем, такой публичной поддержки. Верховная Рада, кроме функций законодательной и контролирующей, выполняет также и представительскую функцию, которая показывает, что это решение не закрыто в кабинетах, а публично и открыто принимается.
И причем мы же обратились в Кабинет министров, и все равно примет Кабинет министров такое решение. Поэтому это скорее декларация и демонстрация нашей полной поддержки.
Если зайти в юриспруденцию, то можно сказать: а для чего это Верховная Рада принимает, если можно это сделать Кабмину? Вот эти вопросы, когда Верховная Рада может принимать решения политические, не выходя за рамки закона. Потому что в данном случае это не противоречит закону. Просто закон эту функцию дает Кабинету министров. А Верховная Рада обратилась с обращением в Кабинет министров, призывая и демонстрируя свою политическую волю. Это тот пример, когда политическая воля парламента имеет значение и она была, собственно, обнаружена после того голосования.
Это не неожиданное решение. Многие говорит: а почему вдруг? Два года уже об этом шла речь. Мы искали разные варианты для представительства Вселенского патриарха. Мы искали разные способы. Наконец дошли до того, что этот способ является наиболее адекватным и наиболее символичным. Когда будет предоставлена в пользование Вселенскому патриарху, собственно, Андреевская церковь. Она остается собственностью государства. Она дальше будет обслуживаться музеем, будут проводить реставрацию работники: нет никаких здесь проблем.
Это скорее является публичным действием, которое сделал украинский парламент. И я считаю, очень правильное историческое публичное действие.
Ваши личные публичные планы, амбиции. Участие в выборах можете прокомментировать?
На этот год, кроме вопросов, которые есть, законодательных, включая Избирательный кодекс, это – закон о языке. Это для меня лично очень важный вопрос.
Важно также обеспечить честные выборы: и парламентские, и президентские. Это совсем свои условия, иные условия. Будут прилагаться огромные усилия для того, чтобы дискредитировать выборы. И несомненно, что Россия здесь будет применять все средства. Поэтому Верховная Рада здесь должна быть гарантом, делать все для того, чтобы этого не допустить.
В наиболее тяжелые периоды страны, будь то девяностый год, будь то оранжевая революция, или Революция достоинства – собственно, Верховная Рада Украины была тем островком, который выводил страну из любого кризиса. И поэтому здесь есть большая ответственность. И поэтому в тот период там должна быть сосредоточена ответственность в целом, а не в каком-то политическом действии.
А что будет там – посмотрим. Я Вам скажу, что если бы я на Майдане думал о личных перспективах – очевидно бы ничего не получилось. Если бы я в СНБО думал о личных перспективах – очевидно бы ничего не получилось. Будут выборы – они покажут. Очень важно не допустить реванша. Многие из тех реформ, которые мы совершили, многие из тех изменений – при всем том, что критикуют парламент и будут критиковать – очень важно завершить то, что возможно еще по реформам и не допустить отката, не допустить возвращения к старым парадигмам.
Екатерина Питенина, «Слово и Дело»
Фото: Алина Смелая, «Слово и Дело»
Получайте оперативно самые важные новости и аналитику от «Слово и дело» в вашем VIBER-мессенджере.
ЧИТАЙТЕ В TELEGRAM
самое важное от «Слово и дело»