- Скажите, пожалуйста, а у вас есть понятие «необучаемые дети»?
Чиновник из департамента образования США, который занимается инклюзивным образованием, смотрит на меня с непониманием.
- Это какие? В коме, например?
Он не издевается. Он искренне не понимает термина «необучаемый». Кого-то можно научить высшей математике, кого-то – самостоятельно шнурки завязывать. И то, и другое – обучение. Просто у некоторых оно проходит по индивидуальному плану. Иногда дома. Иногда в специальных школах. Но только в случае серьезной мультиинвалидности. Все остальные особенные дети учатся в обычных школах.
И я не знаю, как объяснить ему, что я тоже не издеваюсь. Что мы только-только начинаем выныривать из жуткого болота своего советского прошлого. И что штамп «необучаемый» может спокойно получить ребенок с аутизмом, ЗПР, синдромом Дауна или еще чем-нибудь из длинного-длинного списка диагнозов, которые у многих не на слуху. Что врачи и социальные педагоги искренне считают, что такого ребенка ничему толковому научить нельзя, а значит, не стоит даже пытаться. Что инклюзивное образование у нас делает лишь первые робкие шаги, сталкиваясь с невероятным сопротивлением со стороны администраций школ и родителей обычных детей.
«Уважаемая Светлана Ивановна!
(…)Просим Вашей помощи в недопущении открытия в нашей группе «Инклюзивной группы».
Из 31 ребенка в нашей группе только 1 ребенок является «особенным», поэтому справедливости ради, и ни в коем случае не ущемляя права «особенного ребенка», мы настаиваем на том, чтоб Надежда посещала специализированный детский садик, который специально предназначен для таких случаев законодательством (…) Справедливости ради надо сказать, что наши дети ходят с этим ребенком в группу уже второй год».
Это прекрасное коллективное письмо на имя заведующей детским садиком можно смело разбирать на цитаты. Там и о «жалости и сострадании», и о «ущемлении прав обычных детей», и о том, «почему этого ребенка нужно поощрять за успехи аплодисментами и конфетами на глазах у наших детей», и о том, что «родители особенного ребенка категорически отрицают принятые процедуры воспитательного процесса», и о «мы не против закона, но мы против того, чтоб ради одного ребенка всех наших детей превращали в подопытных кроликов». И бесконечный оборот «справедливости ради», нисколько не помогающий в эту справедливость поверить.
Там нет лишь одного честного: «Мы не хотим, чтоб наши нормальные дети учились вместе с ненормальным ребенком». Вернее, это читается между строк, красиво прикрыто ссылками на законодательство и даже подкреплено цитатой французского философа эпохи Возрождения.
Это письмо уже несколько недель висит в сети, вызывая достаточно живое обсуждение. Надо сказать, что многие поддерживают маму девочки Нади. Некоторые даже предлагают практическую помощь. Хотя случаются и совершенно эпические комментарии. Например:
«Как детский врач Вам говорю. Особенные дети требуют особого подхода, это правда. Если такой ребенок не агрессивен, он спокойно ходит в обычный садик. Если же он требует присутствия мамы на занятиях, агрессивен, значит, он в категории тех, кто нуждается в присмотре постороннего лица. А это уже спецгруппа. Так что обращение вполне обосновано. Простите, давая конфету своему ребенку на глазах 30 других детей, это чистая манипуляция и провокация, Вы согласны? Если мама находит время прийти в сад к ребенку, то почему не занимается самостоятельно с ним? Адаптирует к среде? Но это можно делать и на прогулках».
Почему врач, а не педагог, должен быть экспертом в вопросе образования – вопрос риторический. Это уходит корнями туда же, куда и перепуганные коллективные письма от родителей. В наше недавнее прошлое. Когда не было понятия «человек с особенными потребностями». Был больной. И его не надо было адаптировать. Его надо было лечить. Желательно за двухметровым забором, чтобы сохранить чистоту рядов строителей коммунизма. Общество должно было быть здоровым. И точка.
Поэтому ребенка, родившегося с синдромом Дауна, например, невозможно было забрать из роддома. Его просто не отдавали. И лечащим врачом его на всю его недолгую интернатовскую жизнь был не генетик, не кардиолог и не окулист. Его лечащим доктором был психиатр.
Поэтому после окончания Второй мировой войны крупные города очистили от многочисленных ампутантов, щедро увенчанных медалями за боевые подвиги. Им было позволено отстоять страну. Но не позволено было быть ее частью. Поэтому на улицах невозможно было встретить человека, непохожего на других. И уж тем более невозможно было помыслить о том, что человек с аутизмом, например, может получить автомобильные права, выйти на работу или вступить в брак.
Кстати, о правах. Нет, не о гражданских, всего-навсего об автомобильных. Там же, в Америке, девушка, занимающаяся защитой прав инвалидов, была удивлена, что у нас могут кого-то не допустить к сдаче на права. У них такого нет в принципе. Не смог сдать – значит не смог. Смог – получи и пользуйся. И неважно, сколько у тебя рук/ног/баллов IQ, если ты справляешься.
Так вот, возвращаясь назад. Наше перепуганное озлобленное полуграмотное общество – это остатки homo soveticus, с которым мы никак не можем расстаться. Желание быть одинаковыми и понятными. По конфетке каждому ребенку. Одинаковые платьица. Одинаковые успехи. Одинаковые мысли. Одинаковая понятная жизнь. Равенство, чтоб оно было неладно…
Помните, какой поднялся в свое время шум по поводу отмены школьной формы? Как же – у одних ведь будут модные джинсы, а у других немодные брючки! Они же перестанут быть одинаковыми! Они же будут хвастаться друг другу футболками и юбками! Они же не для этого ходят в школу! Это ведь недопустимо!
Храм знаний почему-то не рухнул, избавившись от коричневой формы с черным фартушком на каждый день и белым на праздники. Разномастная одежда не сделала глупых умнее, а умных глупее. Не создала, вопреки великим пророчествам, дополнительных конфликтов в коллективах и не помешала учебному процессу. Удивительно, да?
Но принять инаковость в одежде значительно легче, чем инаковость в поведении. Про инаковость в мышлении я даже заикаться не буду. Мы привыкли к тому, что «заучка» – это так же обидно, как «дебил». Нам в глубине души хочется быть одинаковыми человечками, радостно и безмозгло марширующими на бессмысленном параде, во славу некоего всеобщего равенства и счастья. И так же мы воспитываем собственных детей, тщательно формируя у них привычный нам взгляд на мир.
Стройный – это красиво, а толстый – нет. Богатый – это хорошо, а бедный – стыдно. Девушка должна носить платья, а мужчина – брюки. Держать дома собаку – нормально, а дикобраза – дико. Есть мясо – естестевенно, а веганы – странные люди. Христиане – смиренны, а мусульмане – террористы. Традиционная семья – это благо, а любые вариации – извращение. И далее по тексту. Мы не задумываемся о том, что мы сами придумали для себя эти рамки, которым слепо следуем. И уж тем более не думаем о том, что ребенок рождается вне всяких правил вообще.
Как мэры городов Украины заботятся о людях с особыми потребностями«Слово и Дело» узнавало, что наобещали и как выполняют обещанное людям с особыми потребностями мэры областных центров.
Для него, ничего не знающего о нашей системе координат, не имеет никакого значения, сколько лет его маме и какого роста папа. Он просто не оперирует этими понятиями. Для него нет «нормально» и «ненормально», и последняя модель айфона для него такая же часть мира, как ломтик яблока. И он с одинаковым интересом будет пробовать их на зуб и на прочность. И человек на двух ногах ничем не отличается для него от человека в инвалидном кресле. Равно как и «странный мальчик» ничем не отличается от «обычной девочки». Ровно до тех пор, пока мы не выстроим ему границу нормальности. На свой вкус. И по своей мерке. Уложив на прокрустово ложе ложной нормальности.
Маленькие дети по умолчанию готовы принять в коллектив «особенного ребенка». Они ничего не знают о его особенностях. И для них «особенная» Танечка, не умеющая разговаривать, ничем не хуже дерущегося «нормального» Тарасика. Не готовы родители. А значит, через пару лет и их дети будут не готовы тоже. Потому что некому будет объяснить им, что мир не одномерен. И что полевые ромашки ничуть не хуже садовых роз.
Впрочем, жизнь – тетка со своеобразным чувством юмора. И трудно предсказать, в какой семье в следующий раз появится особенный ребенок. Вполне возможно, что в семье ярых борцов за права детей обычных. И своим появлением перевернет картину мира если не для всего общества, то для этой отдельной мамы. Потому что от чужого ребенка отгородиться можно, а от своего – нет…
Леся Литвинова, специально для «Слова и Дела»
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ В GOOGLE NEWS
и следите за последними новостями и аналитикой от «Слово и дело»