Не знаю, заметили вы или нет, из употребления исчезли слова «не знаю». Нынче все знают все. Больше того, чем неопределеннее предмет, тем увереннее знание.
Первым человеком, который признался, что ничего не знает, был Сократ, и он, как известно, плохо закончил: не знать – непростительная дерзость, афинская общественность наглецу этого не простила, пришлось хлебать цикуту.
Американский экономист Стивен Левитт, автор знаменитой «Фрикономики» и чуть менее знаменитого «Фрикомыслия», приводит пример, когда британских школьников в возрасте от пяти до девяти лет попросили послушать небольшой рассказ и ответить на несколько вопросов. Рассказ такой: «Мэри с мамой и братом ездит на пляж. Добираются они туда на красном автомобиле. На пляже купаются, едят мороженое, возятся в песке, играют и обедают бутербродами». Вопросы «Какого цвета их автомобиль?» и «Они обедали рыбой и жареной картошкой?» у детей проблем не вызвали. Впрочем, и вопросы «Они слушали музыку в машине?» и «Они пили лимонад за обедом?», то есть об обстоятельствах, которые остались за кадром, ничуть не помешали 76% школьников уверенно ответить «да» или «нет».
Почему поджог дома Гонтаревой станет вызовом для ОПУ?Президент Украины Владимир Зеленский ждет от соответствующих ведомств скорейшего раскрытия пожара в доме экс-главы НБУ Валерии Гонтаревой.
Дети легко домысливают картинку в интересном им духе. У взрослых с этим обстоит ничуть не лучше, только добавляются еще нажитые комплексы. Считается, пишет Левитт, что по-английски труднее всего сказать три слова: «Я тебя люблю». Ничего подобного! Язык прилипает к небу, когда нужно сказать: «Я не знаю».
В русском и украинском все обстоит так же, если не потяжелей. Только в последнее время огромное количество людей уверенно рассуждало о таких тонких материях как пакетный обмен пленниками, формула Штайнмайера, а теперь, кого ни возьми, каждый в курсе, кто поджег дом Валерии Гонтаревой. Часто, хотя и не обязательно, это одни и те же люди, причем среди тех, кто уверенно рассуждает о формуле Штайнмайера, много людей, уверенных, что Центр Разумкова – это Центр этого самого Разумкова, в крайнем случае, что это семейное предприятие. И все же главное тут не заурядное невежество, оно всегда присутствует, а вот это агрессивно демонстрируемое как бы знание даже теми, кто вроде с основами интеллектуальной опрятности должен быть знаком.
Масштабы явления таковы, что его не пояснить простым человеческим желанием погреть свое самолюбие, заложив на будущее возможность припомнить всем: «Ну, я же говорил!», «Ай, да ты!». Похоже, мы имеем дело с зашкаливающим неприятием неопределенности. Реальность подгоняется под один из шаблонов, какой ей следует быть, если она такова, как кажется. А по тому, какой именно она кажется, легко обнаружить, кто свой, а кто чужой.
Очевидно же, что люди, которые видят за поджогом дома бывшей главы Нацбанка Украины руку Игоря Коломойского, и те, кто склонен считать пожар результатом хитрого самоподжога, это представители разным образом политически сориентированных групп. Если вы имеете наглость не знать, кто в этой истории виноват, в статусе своего вам будет отказано и теми, и другими. Для кого-то это почти равносильно лишению гражданства и изгнанию из полиса, непереносимо.
Коллективная солидарность – мощная вещь, которая позволяет выживать в недружелюбном мире. Она же позволяет скрывать отсутствие собственной позиции за групповым мнением. Легче опереться на костыль авторитетного общественного мнения, чем рискнуть заглянуть в себя и поискать основания для своей оценки, в полной мере личной. Оснований может и не оказаться, на их месте, на месте личности, обидная, а то и пугающая пустота.
Честное «не знаю» – это в наших условиях уже едва не бунт, роскошь вольнодумия. Между тем, такая доступная. _ Леонид Швец, специально для «Слова и Дела»_
Получайте оперативно самые важные новости и аналитику от «Слово и дело» в вашем VIBER-мессенджере.
ЧИТАЙТЕ В TELEGRAM
самое важное от «Слово и дело»