Еще на подходе к МОЗ отчетливо тянет запахом дымовых шашек. Я, наверное, никогда не избавлюсь от этого – запах шашек и горящих шин в Мариинке, парке моего детства, навсегда изгаженном титушками и беркутами в 14-м году. Я всегда стараюсь пробежать его как можно скорее. Не позволяя проваливаться во внутренние эмоции. Три года уже прошло. Пора бы отпустить…
Ощущение дежавю накрывает с каждым шагом. Какие-то пацанчики на корточках с сигаретой внутри кулака. Какие-то пенсионеры с типографскими плакатами. Запах перегара. Отдельно стоящие молодые люди с цепким взглядом. И обрывки разговоров, от которых еще отчетливее проваливаешься в ощущение нереальности происходящего.
«Заходим, заходим внутрь. Не стесняемся, – бодро командует в рупор мужчина средних лет, – С плакатами – в первый ряд. Остальные – сзади». Внутренний дворик Министерства наполняется гостями. Плакаты все до одного изготовлены типографским способом и не блещут разнообразием. Художественно расставить митингующих, видимо, уже не хватает сил. Поэтому два плаката-близнеца о траурной статистике Украины с призывом «Супрун – на выход» не просто соседствуют, а слегка перекрывают друг друга. С первого взгляда даже кажется, что это от жары двоится в глазах. Нет. Лица над плакатами все-таки слегка отличаются.
Особенно радуют «Независимый профсоюз горняков – против» и что-то там от независимого профсоюза «Укрзализныци». Связь между горняками, железной дорогой и медреформой уловить не могу. Хотя и очень стараюсь. – Ульяна, какая же ты европейка? - надрывается кто-то в первых рядах, - Это не европейская реформа! Возвращайся в свою Европу! С трудом борюсь с искушением поинтересоваться с каких это пор Америка вошла в Евросоюз, но боюсь что географических дебатов тут не осилят. – А вы за что вышли? – интересуюсь у вполне безобидной бабушки с краю. – Потому что мы все умрем. Лекарств нет. Врачи взятки берут. В больницах вы видели что творится? Что творится в больницах, я видела. И не хочу продолжать видеть. А о лекарствах и взяточниках могу рассказать такое, что бабушку хватит инфаркт задолго до положенного срока. – Так а хотите-то чего? По логике бабушка должна хотеть, чтоб так не было. Но это по логике. – Чтоб реформы не было. – Почему? Вас все устраивает? – Да, раньше все хорошо было. – Когда? – Ну раньше. При Советском Союзе.
Раньше. При Советском Союзе. Хорошо было… Я застала совсем немного советской медицины. И еще кусок постсоветской. Я не знаю, что там было хорошего. Правда. Я вспоминаю каждое столкновение с больницей, как страшный сон. Один сплошной конвейер унижения и бесправия. И никто ни за что не отвечает. Никто. Нет человека. Есть единица. Нет отделения. Есть койко-места. Нет твоей боли. Есть потраченные на тебя человеко-часы. Контакты врачей, выпадающих из этой жуткой системы, бережно передаются из рук в руки вместе с напутствием «ты скажи, что от Иван Иваныча». Тогда у тебя есть шанс…
Под крики о геноциде, недореформе, засланных казачках и развале здравоохранения ухожу внутрь. Пытаюсь поймать еще одно ускользающее ощущение. Через пару часов его совершенно точно сформулирует один замечательный парень: «Первый раз смотрю на протест из-за спин ВСУшников. Обычно я с другой стороны…». На самом деле, ужасно хочется оказаться с другой стороны. Вспомнить как это – когда все вокруг охвачены одной идеей и готовы ради нее на все. Вот только персонажи, стоящие по ту сторону не вызывают ни малейшего желания стать рядом… Хотя, чего уж там скрывать, покричать, выпустить пар и призвать повесить на столбах всех и каждого – эмоционально привлекательнее, чем пытаться разобраться в тонкостях трудовых отношений главврача с госучереждением. Только первое прогремит сегодня во всех СМИ и сгинет без следа. А второе, даст Бог, позволит создать новую систему назначений главрачей. Правда, догадываюсь, что протестующим такая скука вообще никак не интересна…. Как и то, например, что такое 180-е постановление. Или почему 150 не может быть проходным баллом в Медуниверситет. Или кому выгодно, что б препараты не закупались на открытых торгах. Или что такое ІХЕЛС. Или как собрать статистику по заболеваниям, если ни одна больница не дает правдивой. Им нужно бесплатную медицину с полным пакетом всего и вежливыми врачами. Но совершенно не интересно откуда это все может появиться…
Говорят, что я пропустила Мусия с его «хомячками», «дилетантами» и прочими уже привычными кричалками. Не видела. Может, и к лучшему. Мы однажды пересеклись на Майдане и он даже обещал помочь с одним раненым. Раненый умер. А Мусия я не видела после этого еще года два.
На выходе меня встречает симоволическая «кровь», разлитая из бочек во дворе МОЗа. Ярко-красная, больше похожая на мякоть свежего арбуза. Память услужливо подбрасывает еще один флешбэк – залитая кровью Институтская, тонкие ручейки между брусчаткой, смешивающиеся с копотью, запах бойни… Такая страшная и такая настоящая картинка. И опереточные персонажи, толпящиеся вокруг разведенной гуаши в реальности…
Чуть дальше, под Верховной Радой митинг-близнец. Похоже, что плакаты делали в одной типографии. «Вопросы образования не должны решать реформаторы-пройдохи». Ну и само собой – вон, долой, не допустить и все такое. Наверное, где-то бродил и третий митинг – против пенсионной реформы. Просто наши пути сегодня не пересеклись.
Хочется злиться. Но злиться не получается. В голове крутится из Стругацких: «Бедные злые люди». Бедные злые люди…
Дождь. Злые люди исчезают по подворотням и щелям. С асфальта смывает бутафорскую кровь. На несколько минут кажется, что сейчас так же легко проголосуют все, что нужно, и можно будет наконец начинать спокойно работать.
Богомолец срочно госпитализируется в Феофанию… Начинается новый виток комедии…
Леся Литвинова, специально для «Слова и Дела»
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ YOUTUBE КАНАЛ
и смотрите первыми новые видео от «Слово и дело»