Кроме крови, смертей, ужасов и прочего негатива, война, как ни странно, дает мощный толчок развитию отдельных профессий. Рывком пошла вперед медицина, в рекордные сроки встала на ноги разрушенная и обесцененная за почти тридцать лет армия, с новой силой заработали социальные службы, переформатировались психологи.
Такой вещи, как кризисная психология, в нашей стране не было до событий на Майдане. Никто не занимался системной подготовкой и обучением в ВУЗах соответствующих специалистов – в этом просто не было необходимости. Страна, не принимавшая участия в войнах, не имеющая опыта масштабных травматических событий на своей территории, не готовила таких профессионалов – тогда казалось, нет надобности.
Буквально в первые дни массовых протестов в 2013 году группа молодых психологов самоорганизовалась и устроила дежурство на Майдане. Именно это и положило начало Кризисной Психологической Службе, которая сейчас работает во всех областях страны и охватывает все наиболее уязвимые группы населения.
Поначалу становиться на ноги приходилось самостоятельно, нащупывая пути развития и подстраиваясь под активно развивающиеся события. Зимой в Киев приехали грузинские психологи из «GIP-T» и провели первые тренинги по работе с травмой. Это была их собственная инициатива, которая оказалась как нельзя кстати. Уже появились первые смерти среди мирного города, и существовала острая потребность справляться с массовой травмой, когда эмоцию переживает не один человек и не отдельная семья, а значительная группа людей. Позже эти знания пригодились и при работе с переселенцами, и при первых поездках на Восток для работы с добровольцами на фоне военных действий.
С началом войны Кризисная Психологическая Служба делала основной упор на «быстрой» поддержке. Этакая скорая психологическая помощь. Не было ни времени, ни возможности для длительной системной работы – люди, нуждающиеся в помощи, продолжали оставаться внутри травмирующей ситуации. Зачастую важно было просто вытащить человека из острого состояния и дать ему возможность если не полноценно жить, то, во всяком случае, сносно функционировать. Бои 2014 года были жестокими и массовыми. Примириться со смертью одного человека, пусть даже самого близкого, можно. Со смертями массовыми, происходящими у тебя на глазах – практически невозможно. И сильнее всех в психологическом плане страдали даже не те, кто непосредственно участвовал в боях или получал ранения, а те, кто выносили с поля боя тела товарищей – часто кусками, мелкими фрагментами, в мусорных мешках, надеясь, что удастся идентифицировать хоть кого-то и нормально похоронить.
…Богдан летом 2014-го поехал забирать с поля боя тела, которые три дня лежали на неподконтрольной территории. С той стороны не возражали против того, чтоб наши бойцы забрали фрагменты тел, многие из которых висели на ветвях деревьев. Единственным условием было не брать с собой оружие. Учитывая, что накануне двое пытавшихся забрать тела попали в плен, командир никого не принуждал – просто спросил, есть ли добровольцы. Богдан был единственным, кто отозвался. Куски тел побратимов он собирал под дулами автоматов и крики «зачем ты пришел на мою землю» с отчетливым кавказским акцентом. Тринадцать мешков фрагментов, трое суток пролежавших на жаре. Многие не идентифицированы по сей день…
Отдельный большой кусок работы был с семьями погибших. Он тоже начался еще с Майдана и продолжается по сей день. «Родинне коло» объединило тех, кто потерял члена семьи. Это не только проект психологической поддержки, а и возможность людям познакомиться друг с другом и поддержать друг друга самостоятельно. Такая поддержка от семьи к семье зачастую гораздо более доступна в таких обстоятельствах, чем помощь профессионального психолога, – она дает возможность поделиться своим горем именно с тем, кто поймет тебя, как самого себя. Это семьи не только бойцов, но и погибших при обстрелах мирных жителей. У нас почти никто не говорит о потерях среди мирного населения, но они не менее, а зачастую и более трагичны, чем смерти военных. Многие семьи не имеют возможности похоронить своих родственников, погибших на неподконтрольной территории, или перевезти тела сюда. В отличие от получивших возможность похоронить хотя бы фрагмент тела, они не могут даже прийти на кладбище, чтобы положить цветы на могилу. Родственники остаются только в их памяти.
… Галину Николаевну в самом начале войны родственники отправили в Мариуполь на пару недель – пока утихнет. Дочь не поехала с ней. Осталась ухаживать за беременной внучкой, которой оставалось несколько недель до рождения ребенка. Спустя два дня после рождения при обстреле ребенок погиб от осколка. Дочка числится среди пропавших без вести – ее нет среди пленных, и тело ее так никто и не нашел. Галина Николаевна с мужем живут одной надеждой – найти хотя бы следы дочери….
Еще одна огромная группа пострадавших «первой волны» - переселенцы. Вырванные с корнем из привычной обстановки, оказавшиеся в новом городе без привычных связей, не имеющие на кого опереться. Зачастую семьи тех, кто бежал от войны, оказывались разорванными из-за разных политических взглядов. Часть семьи оставалась на оккупированной территории или переезжала в Россию, часть бежала на подконтрольную Украине территорию.
… Юлин муж в первые дни войны выехал в Россию. Через несколько дней его мама обманом вывезла к нему ребенка. Почти два года Юля искала сына, а когда нашла в Воронеже, он уже был гражданином России. Не добившись ничего официальным путем, в один из дней она просто схватила его за руку на прогулке в детском садике и запрыгнула в такси. Сейчас они живут на территории Украины, но легализовать сына она так и не смогла. Живет каждый день в страхе, что их найдут и у нее отнимут ребенка….
Раненые… Те, кто так и не примирился с новым статусом. Молодые ребята, потерявшие руки и ноги, не умеющие примириться с собственной инвалидностью. Страдающие фантомными болями и закрывающиеся от контактов с внешним миром…
Это лишь «первый круг» пострадавших от войны. И по каждому направлению выделились отдельные группы психологов. Постоянно совершенствующие свои навыки и обучающие людей новым способам адаптации к жизни.
Тесная связь с другими организациями дала возможность построить систему перенаправлений – мировую практику, которой раньше тоже не было в нашей стране. Кризисные психологи решают лишь первую задачу – помогают человеку активизировать его внутренние ресурсы. Чтобы при помощи своих же ресурсов он смог начать справляться со своей проблемой самостоятельно. Важно вначале простыми словами в доступной форме объяснить человеку, что с ним происходит, что его реакция нормальна для этих ненормальных событий. А потом помочь стабилизироваться, научить базовым навыкам управления стрессом – от правильного дыхания до простых физических действий, возвращающих человека к привычным будничным делам. И только после этого параллельно с психологической помощью человека можно перенаправить дальше. Кому-то нужна помощь юриста, кому-то – гуманитарных миссий, кому-то понадобится психиатр или психотерапевт, кому-то нужна помощь в поиске работы или жилья. До войны редко кому из психологов могло прийти в голову «передавать по инстанциям» обратившегося человека. И уж тем более отслеживать его дальнейшую судьбу.
Вслед за первой волной пострадавших, кого война коснулась напрямую, появилась вторая – гораздо более многочисленная и разнообразная. Семьи пострадавших, волонтеры, медики и огромное количество людей, не участвующих в боевых действиях напрямую, но находящиеся в ситуации постоянного стресса.
Исследования показывают, что в нашем утомленном затянувшимся кризисом обществе резко возрос уровень насилия. И речь не об уголовных преступлениях. По данным ООН, на территории, например, Луганской области 82 процента пострадавших от насилия людей – это люди, пострадавшие от насилия в семье. Постоянное напряжение и тревога выливаются на того, на кого ближе и проще, – на домашних. Больше других страдают женщины, дети, пожилые люди. Зачастую они даже не осознают происходящего с ними. Потому что 45 процентов – это насилие эмоциональное и психологическое. В нашем обществе это вообще малоизученная тема. Кроме того, немногие центры, помогавшие таким семьям до войны, либо захлебываются от количества обращений, либо вообще прекратили свое существование, как Центр Помощи Жертвам Гендерного насилия в Луганской области. Он попросту остался на неподконтрольной территории, а новый создан не был.
Поэтому еще одно из направлений, которые появились в последнее время у Кризисной Психологической Службы, – это работа с семьями на линии соприкосновения. В этом им помогают иностранные специалисты, например, из International Аlert. Нам кажется, что мы находимся в абсолютно уникальной ситуации, но на самом деле она не уникальна ни по каким параметрам – многие страны проходили подобное. И опыт тех, кто сталкивался с этим напрямую, важен как никогда.
И если надежда на то, что мир рано или поздно наступит, есть, то для психологов война не закончится с прекращением огня. Им придется заживлять психологические травмы целой страны, помогать заново выстраивать доверительные отношения внутри общества. Учить людей мириться друг с другом и верить друг другу. Речь не о прощении военных преступников. А о том, что целой стране придется заново выстраивать разорванные связи. А это работа на долгие десятилетия…
Леся Литвинова специально для «Слова и Дела»