Во вторую годовщину драматических событий Революции Достоинства корреспондент «Слова и Дела» пообщался с активным участником Евромайдана, председателем общественного движения «Спильна справа» Александром Данилюком. Говорили о днях революционной зимы, и какие последствия для Украины принесла победа Майдана.
- Сегодня очень символический день - вторая годовщина событий Майдана 18 февраля. Оглядываясь на тот день и на сегодня, довольны ли вы изменениями в стране? Не были ли жертвы Небесной Сотни бесполезными?
Здесь нужно четко понять, было ли это нужным. Позиция нашей организации - из-за некомпетентности и необъективности, неискренности части тогдашних оппозиционных лидеров Революция затянулась и дошла до этой абсолютно печальной и бесполезной гекатомбы. Была возможность демонтировать режим Януковича без жертв? Да, она была. Мы четко показали, что это могло быть сделано.
На самом деле, парализовать работу государственного аппарата при том количестве людей, которое участвовало в революции, не составляло труда. Это можно было сделать в первый день, когда мы взяли КГГА, и когда мы планировали брать другие административные здания. Когда общая позиция Комитета национального спасения была такова, что мы не должны были этого делать. И мы послушались. Но вы видели, что было за этим. Мирное наступление на парламент 18 февраля было ловушкой, в которую сознательно или из-за собственной некомпетентности Революция загнала протестующих.
Нужно было это? Нет, это не было нужно для того, чтобы Янукович покинул Украину. Доволен ли я результатами революции? Я считаю главным результатом революции демонтаж режима Януковича. Ни война, ни избрание действующего парламента и Президента не были результатами Майдана. Это были честные, демократические выборы. Люди выбрали тех, кого считали нужным.
В то же время хочу сказать, что мои личные ожидания были более пессимистичными. Поэтому, собственно, если не принимать во внимание экономическую и социальную составляющую, очевидные просчеты правительства в части развития экономики и защиты социальных прав граждан, а говорить исключительно в измерении безопасности, в измерении выстраивания международных отношений Украины и обороны от российской агрессии - это самое малое, что могло случиться.
Для нас это, со стратегической точки зрения, уже выигранная война. Вопрос в том, как быстро мы сможем восстановить территориальную целостность Украины, сможем ли мы интегрировать в полной мере сообщество юга и востока страны в политическую украинскую нацию.
Это, безусловно, зависит от правительственной политики. Но российский проект по разделению Украины и ее дезинтеграции не реализован. Я считаю, что это основная победа, в том числе и Майдана. Поскольку если бы мы шли по российскому сценарию, то к 2015 году Украина была бы разорвана. Поэтому я считаю главным результатом Майдана сохранение украинской государственности. Государство и независимость - это окно возможностей. И как мы им воспользуемся, зависит от нас.
И сегодня основным вызовом для украинского народа является отсутствие альтернативы тому коррумпированному и несовершенному руководству, которое у нас есть. Украинцы должны в ближайшее время все же найти в себе силы не только для сопротивления, но и для построения альтернативных политических институтов, которые бы не зависели от олигархата. Мы должны научиться объединяться, научиться жертвовать на политическую деятельность, поддерживать независимые политические силы.
- По вашему мнению, негативные для Украины война на востоке, аннексия Крыма, экономический кризис - это прямые последствия революции, или это неотвратимые события для Украины, которые Майдан только ускорил?
Еще в 2010 году, когда «Спильна справа» только создавалась, мы говорили о том, что задача, которая тогда стояла перед РФ, и инструментом в руках которой был режим Януковича - разорвать Украину в 2015 году. Повторить то же, что и в 2004 году, но более убедительно и более жестко. Была война с Россией неизбежной? Да. Было отделение украинских территорий неотвратимым? Да. Революция, конечно, если бы не произошла в 2014 году, мы имели бы значительно худшую ситуацию. Как я говорил, мы сохранили государственность. А ее развитие в значительной степени заключается в развитии гражданского общества, и способности граждан самостоятельно формировать его институты, и формировать органы государственной власти.
На сегодня есть проблема эволюции политической культуры в Украине. Несмотря на то, что она продолжается, к сожалению, наше общество еще не находится на том уровне развития и осознания своей личной ответственности за изменения в стране.
Для меня лично странно слышать какие-то обвинения в отсутствии реформ, со ссылкой на Майдан, когда мы говорим о Яценюке и Порошенко и любом вообще из представителей политической оппозиции времен революции. Они не были лидерами Майдана, это было очевидно. Они не пользовались авторитетом даже у тех людей, которые, в отличие от нас, держались сцены и получали оттуда какие-то указания. Они были переговорщиками между Майданом и Януковичем, а точнее - между Украиной и Россией. Ими они и остались.
Говорить о том, что эта власть является продуктом Майдана во-первых неправильно, во-вторых – нечестно. Майдан продемонстрировал способность украинцев к неповиновению. Реализовать свой императив о том, что если нам кто-то не нравится, мы не будем ждать 5 лет. В 2004 году мы доказали, что можем защищать свой выбор и выбирать кого мы хотим. В 2014 году мы доказали, что мы можем отправлять в отставку тогда, когда мы хотим.
Но 2004 год был ошибкой, потому что Ющенко не был тем человеком, в которого верили. В 2014 году все было правильно, потому что Янукович был тем человеком, который был не нужен Украине. Надо учиться не только разрывать отношения, но и формировать их. Этому, к сожалению, украинцы пока не научились.
- Возвращаясь к событиям Майдана: захват активистами «Спильной справы» министерств в свое время вызвал недовольство тогдашней власти, вас объявили в розыск...
На самом деле, на меня было заведено уголовное дело еще в начале Майдана за попытку свержения конституционного строя и захвата государственной власти. Меня в любой момент могли вытянуть с Майдана, тем более, что была угроза того, что часть моих оппозиционных коллег могла помочь тогдашней власти с этим. И это было бы наименьшим, что могло со мной случиться.
- У вас тогда даже был конфликт со «Свободой»...
Не было никакого отдельного конфликта со «Свободой». «Свобода» была на подряде в Доме профсоюзов, где тогда сидели «руководители» сопротивления. А что тогда происходило? В результате наших действий была парализована работа Министерства АПК - одного из ключевых ведомств. Мы показали, что можем парализовать работу других ведомств.
Вместо того, чтобы воспользоваться этой возможностью, и продолжить...
- Вас назвали провокаторами.
Да, нас назвали провокаторами. Хотя я хочу обратить внимание на то, что в результате наших действий потери для правительства были понятны. А для протестующих никаких потерь вообще не было. Потом у нас было это «великолепное» мировое соглашение, подписанное между Януковичем, Россией, оппозицией, Польшей, Германией и Францией, в которой они приняли решение разбирать баррикады и освобождать административные здания. Фактически, готовить Майдан к разгону силовым способом.
И мало кто вспоминает о том, что когда начались расстрелы, мы захватили Министерство АПК, Гостелерадио, и другие здания. На самом деле, существенная проблема была не в том, что на Майдане оставались активисты, половина которых - из «Спильной справы». Она была в том, что если продолжать зачистку, надо было освобождать административные здания. Это потянуло бы за собой уничтожение документов, компьютеров, имеющих ценность и для правительства, и для крупных корпораций.
Тем более, в открытой литературе по организации мятежей и революций четко записано, что надо блокировать работу основных инфраструктурных объектов. Стоять и махать флагами 3 месяца - это не революция, это демонстрация. А только за освобождение МинАПК, и даже не всего, а части, где хранились документы, нам предлагали 40 миллионов долларов. Это предлагал один из заместителей министра буквально на следующий день после захвата.
Общался Грищак Олег, специально для «Слово и Дело»