Любое событие – урок. Даже война. А поскольку мы вовсе не хотим ее повторения, ее уроки – обязательны к запоминанию. Среди прочего, эта война учит нас разнице в восприятии жизни в военное и мирное время. Это важный урок. Совсем недавно мирное население Российской Федерации вспомнило о нашем существовании и очень на нас обиделось. Мы, подлые хохлы, не выразили должной скорби к падению их военного самолета.
И ведь обиделась не только записная вата. Обиделась русская интеллигенция нейтральных и оппозиционных взглядов. От Ефима Шифрина до Виктора Шендеровича, они все скорбно вопрошали: о как, как, как вы, украинцы, настолько утратили человеческий облик, что радуетесь гибели мирных… ну хорошо, немножко военных, но все же людей! Что же с вами стало! И как это произошло?
Спрашивали – отвечаем. С нами произошла война.
Поэтому все наше восприятие, все наши оценки немного изменились. Это важно понимать, особенно тем «с той стороны», кто рассчитывает на какой-никакой диалог.
Давайте сейчас пробежимся по этим изменениям. Это поможет нам понять себя, «внешним» – нас, а всем – что происходит с массовым сознанием в такие годы. Ведь мы в этом вовсе не уникальны.
Итак, во-первых, во время войны не очень работает принцип «политика отдельно, человеческие отношения – отдельно».
«Политика», когда она обретает форму войны, перестает быть чем-то далеким, от чего можно абстрагироваться и просто жить. Какое-то время еще можно, а потом тебе сообщают, что тело твоего школьного товарища семья смогла опознать только по родинке на запястье. А ты у него алгебру списывал. Это еще не худший случай. Много хуже, если ты и есть эта семья. Или если тебе пришлось бежать из дома с паспортом в одной руке и котом – в другой. Резко понимаешь, что «политика» – это не там, а здесь. В твоем бывшем доме баб портит, водку пьет и в лифте мочится. Или взрывается, если события развиваются удачно.
Во-вторых, не очень работает принцип «но лично я же не виноват».
Увы. Война воскрешает неприятный пережиток античности – коллективную ответственность. Понятно, что в любой стране, которая нападает на другую страну, значительная доля населения против, а значительной доле просто наплевать. Это естественно. Потом эти добропорядочные бюргеры погибают в Дрезденах, Берлинах и Хиросимах, искренне не понимая: их-то за что? Ведь они не нацисты, про ужасы Аушвица были даже не в курсе и никогда не нашли бы на карте Нанкин.
А вот.
К сожалению, в глазах населения атакованной страны сохранение гражданства страны-агрессора есть мягкая форма соучастия. Логика в этом есть: ну ты же налоги платишь? К тому же ты часть этого народа, носителя суверенитета, твоя обязанность – останавливать свою власть, если она делает что-то не то. То, что ты это делать не умеешь, а у власти дубинки, водометы и ОМОН – не оправдание. В конечном итоге нас убивают за твои налоги и с твоего если не согласия, то попущения. Не приходи к нам рассказывать, что ты тут ни при чем. Мы тебе не верим.
Именно поэтому украинцам сейчас сложно воспринимать российских военнослужащих эмоционально отстраненно. Даже если лично они не воевали в Украине, а просто исполняли песню «Вежливые люди» в честь отжатия части ее территории.
В-третьих, примирительные инициативы бесят даже больше, чем открытое проявление вражды.
Недавно я пытался объяснить одному россиянину, что есть одна фраза, за которую в Киеве даже проще отхватить по голове, чем за «скоро здесь наши танки будут!». Это фраза «мы же братья».
Мышебратья. Werebrothers.
Серьезно, представьте себе, что у вас был брат. Или кузен. Или бывший супруг. Или еще какой родственник, или просто когда-то близкий друг. Так получилось, что вы с ним разругались и разъехались. И вот, в один прекрасный день он пришел к вам домой пьяным, когда вы болели, избил вашу жену, украл утюг и задушил собаку. И вот хороните вы собаку вместе с перебинтованной женой, а здесь он подходит и такой: слушай, ну мы же, в конце концов, родные…
У меня только один вопрос: сколько раз лопата вонзится в череп?
Тут мне россияне могут сказать – «э, минуточку, но если кто и нападал, то не мы же лично…» А вот см. пункт 2.
То есть, даже если вы не хотите отвечать за действия вашего правительства, – умножьте совесть на инстинкт самосохранения и не лезьте к украинцам обниматься до окончания войны. А лучше еще чуток после него. С поколеньице. В перечне достоинств украинской ментальности никогда не было быстрой отходчивости.
Что же делать в такой ситуации? Оптимально – вообще не общаться с украинцами. Это очень важный вывод на самом деле.
Нет смысла искать пути к взаимопониманию до окончания войны. Хотя бы потому, что общество, которое ощущает себя воюющим, и общество, которое себя таким не ощущает (например, потому, что армия воюет на чужой территории) мыслят не только в разных категориях, но и по разным принципам.
Некоторые мои близкие, имеющие родственников в РФ, отписались от них в социальных сетях. Аргументация: «я просто не могу это видеть. Все эти милые фото с дней рождения, все эти обычные бытовые заботы и трогательные моменты, вперемешку со сводками со Светлодарской дуги…» В такой ситуации лучше разорвать связь раньше, чем начнешь ненавидеть людей по не зависящим от вас обстоятельствам.
Здесь, кстати, стоит учесть одну деталь: личная удаленность жителя воюющей страны от фронта не означает, что ему все равно. Иной раз наоборот: женщины на кухнях волнуются за солдат в окопах больше, чем те – сами за себя. У эмоций, которые не находят выхода, которые обрываются в беспомощность, много более сильный заряд.
Для невоюющего общества в самолете погибли музыканты. Люди! Просто люди. Для воюющего – в нем погибли солдаты армии врага. Захватчики. Больше они не будут славить свою бешеную страну на руинах городов, на авиабазах, с которых вылетают пилоты штурмовиков, на чужой, захваченной земле. Они не споют в твоем городе хвалебную оду тем, кто выгнал тебя из него. Они уже не опасны.
Тут просто нет самой возможности для взаимопонимания.
Общество мирного времени может себе позволить как позу «я в белом фраке», так и напускной цинизм. В нем модный хипстер из ресторана средней руки может писать в ФБ глубокомысленный пост о том, что важно оставаться людьми. Воюющее – нет. В нем постмодерн уступает место модерну и такой же хипстер, но уже отмотавший полтора года по мобилизации, пишет предыдущему в комменты пожелание поскорей подержать его за шею с его советами.
Это все естественно. Разный опыт. Разная ситуация. Разная парадигма существования.
Искать точки соприкосновения? Делать задел на будущую дружбу? Дать хотя бы детям шанс на примирение? Это можно. Но для начала нужно убрать всех своих нукеров с оккупированных территорий. Независимо от степени их как-бы-присвоения. Дать людям вернуться в свои дома. Дать стране, подвергшейся агрессии, восстановиться без особо ценных советов граждан страны-агрессора. Дать воюющему обществу, травмированному обществу, перейти в состояние мирного. И просто выждать в надежде, что раны рано или поздно заживут.
Иначе любые инициативы по «нахождению взаимопонимания» и «диалогу» – как совет жертве грабителя не кричать слишком обидные слова в его адрес. Поступивший от его родной сестры. Вместе с комментарием о приличиях и политесе. Лучше уж просто молчать, чем так «сбавлять градус ситуации».
И да, раны могут и не зажить вообще. Но если кто-то всерьез хочет попробовать помириться, ему лучше понимать, что это – единственный возможный путь.
Виктор Трегубов, специально для «Слова и Дела»